"Астрономия: Cпросить небеса" (именно таково название в оригинале) — фильм одновременно простой и сложный, многослойный, со множеством тем, мыслей и вопросов сразу. Внешне скромный и внутренне мощный. Очень насыщенный, в нём важна каждая деталь, потому смотреть его надо внимательно, ни на что не отвлекаясь. Это оптимистическая трагедия. Борьба не была напрасна. Великий король Сэчжон и великий учёный Чан Ён Силь — два борца за достойную жизнь своей страны. Борьба оказалась труднее, чем предполагали они, когда вместе подняли глаза к небу и посмели мечтать о том, что им запрещено. И противники оказались гораздо сильнее, чем ожидалось. Для обоих эта борьба закончилась трагически. Одному поломали жизнь и травмировали душу. Другого лишили жизни. Но то дело, ради которого оба трудились, смогло выжить, пережило всё и живёт до сих пор.
Сюжет фильма имеет две ветки, периодически чередующиеся на экране. Их можно было бы условно назвать "настоящее" и "прошлое". Но это прошлое, кардинально отличаясь от настоящего, всё же так прочно живёт в нём, что называть его прошлым как-то неуместно.
Первая ветка сюжета — события последних четырёх дней жизни Чан Ён Силя. В истории этот период — загадка. По официальным летописям известно одно: Чан Ён Силь был казнён по обвинению в покушении на короля Сэчжона. Указано, в какой конкретно форме было покушение. Указан способ казни. Названы даты. Но по сути — ничего не сказано. Истинная суть и причины произошедшего скрыты. Что обвинение было ложным, что великий учёный не был ни в чём виноват, просто оказался "слишком умным" и потому его смерти стали желать те, кто противодействовал Сэчжону в его стремлении сделать Чосон просвещённым, высококультурным, сильным, более самодостаточным, более независимым госудаством, — это и так ясно. А вот почему Сэчжон не защитил или не смог защитить своего самого драгоценного сотрудника, что довело его до того, что он отдал приказ убить своего друга и единомышленника — это покрыто мраком. И именно это белое пятно в истории правления Сэчжона и его сотрудничества с Чан Ён Силем заполняется чётким, логичным рисунком событий, реконструируется создателями фильма.
Слово "реконструируется" здесь применено потому, что именно такое впечатление остаётся от фильма — впечатление полной документальности. Даже если помнить, что здесь дело попросту не могло обойтись без значительной доли предположений, гипотез, художественного осмысления событий — всё равно фильм выглядит, как открытое окно в реальную историю. Настолько высокое качество всего — и сценария, и режисcуры, и актёрской игры, и операторской работы, и костюмов-декораций-реквизита... Все творцы этого фильма вложили в него немеряное количество труда, и сумели создать совершенно живую картину, с живыми людьми, с хорошо переданной атмосферой ушедшей эпохи. Но главное здесь, конечно, — хорошо продуманный сценарий.
В дораме "Чан Ён Силь" 2016 года, в прекрасной, хорошо продуманной, высококачественной дораме, достойно стоящей в ряду великих шедевров южнокорейского исторического киноискусства, именно тот отрезок, где показаны осуждение и казнь Чан Ён Силя, резко выбивается из общего хода дорамы. Та самая основа событий, оставшаяся невидимой, которую нужно как-то понять, восстановить по обрывкам сведений или, на худой конец, хотя бы придумать по мере фантазии, но в любом случае логично объяснить, показана смазанно и неуклюже, и остаётся впечатление, что на самом деле всё было не так. Ощущение, что за этой притянутой за уши версией истории скрывается что-то другое, о чём создатели дорамы то ли вообще не могли догадаться, настолько сложным и запутанным оно было в реальности, то ли догадывались, но по какой-то причине предпочли умолчать...
В этом отношении фильм 2019 года "Астрономия: Спросить небеса" можно рассматривать, как важное дополнение к дораме 2016 года "Чан Ён Силь". Потому что в нём — та самая логичная версия причин и следствий, которой дораме не хватало. Более тяжёлая, более жёсткая, более суровая, но и более достойная. И более реалистичная.
В дораме ситуация была очень плохая, почти безнадёжная, но ещё не совсем, последние остатки возможностей ещё не растаяли. Однако утрачивается вера в победу — и вместе с ней исчезают последние шансы. В итоге со стороны врагов — отчаянная, ведущаяся изо всех сил борьба за власть прежней, удобной для них системы, стояние насмерть за свои корявые идеи, а со стороны "наших" — психологический надлом, растерянность, поголовное смирение, уныние и море слёз. Жалко людей, и чувства их отчасти понятны, но в то же время и вскипает возмущение против такого неуместного смирения.
В фильме же ситуация гораздо более тяжёлая и безнадёжная, враги выглядят крупнее и опаснее, но и наши герои пытаются выкарабкаться из затягивающего их водоворота гораздо упорнее, изобретательнее, прямо-таки отчаянно, в напряжении всех своих сил. Здесь страданий хоть отбавляй, но слёз мало и они на своём месте, растерянность и смирение присутствуют только в самом начале, здесь ни Сэчжон, ни оставшиеся верными ему приближённые (их раз-два и обчёлся), ни сам Чан Ён Силь не виноваты в том, что всё произошло так, как произошло. Они сделали всё, что могли. И от этого возникает не только жалость и сочувствие им, но и глубокое уважение.
Вторая ветка сюжета — воспоминания Чан Ён Силя и Ли До (таково личное имя короля, Сэчжон — посмертное храмовое имя) об их первой встрече и о самых памятных днях из их долгих лет сотрудничества. В противовес трагической и жёсткой атмосфере, царящей в первой ветке, они, эти воспоминания, светлые, тёплые, мягкие. Это — то счастье, которое светило им двоим и которым они мечтали осветить весь Чосон, но которое было у них отобрано и погашено завистливыми руками тех, кто считает "общее благо" либо благодушной глупостью, либо страшной и опасной крамолой, разрушающей установленный выгодный порядок вещей. Однако светлые сцены воспоминаний о дружбе и сотрудничестве не стираются, а наоборот, как-то по-особому впечатываются в память и после просмотра вспоминаются долго и тепло.
Две сюжетные ветки прошлого и настоящего идут пунктиром, чередуясь попеременно, а под конец фильма как бы сливаются воедино в сцене последней дружеской беседы Ли До и Чан Ён Силя. Это последний раз, когда они могут поговорить друг с другом искренне и открыто, без лишних посторонних глаз и ушей, не зашифровывая свои настоящие мысли, тревоги и намерения под совершенно противоположные фразы, и могут ещё раз убедиться в том, что у каждого из них нет на свете более понимающего единомышленника, чем тот, кто сейчас сидит напротив...
Чан Ён Силь: Я ничего не смог бы сделать, если бы вы, ваше величество, не мечтали об этом.
Ли До: Если бы ты всего этого не сделал, никто так никогда и не узнал бы, что я об этом мечтаю.
Далее я не рассказываю сюжет фильма, а расшифровываю его, разворачиваю то, что трудно понять с одного просмотра, что долго оставалось для меня загадкой и стало понятным только после размышлений.
Учёного Чан Ён Силя, ставшего величайшим светилом науки своей эпохи, играет Чхве Мин Сик. Тот самый, который играл адмирала Ли Сунсина в полнометражном фильме "Мёнрян: Ревущее море" (у нас известен под названиями "Битва за Мёнрян" и "Адмирал: Ревущие потоки").
Чан Ён Силь — по уму гений, по происхождению раб, но умудрился где-то научиться читать и занимается самообразованием при каждой малейшей возможности. Внешне неяркий, неотёсанный, несколько неуклюжий и мешковатый человек, а глаза у него умные, добрые и мягкие. Он из тех людей, у которых по внешности ни за что не угадаешь, какая красота и сила духа живёт внутри этой неказистой скорлупки. Да он и не выставляет её напоказ.
Чан Ён Силь — как черепашка: она защищается от внешнего мира панцирем, из которого осторожно высовывает ножки и головку, и снова прячется, как только увидит опасность. Он привык жить незаметно и скрывать себя настоящего, чтобы выжить и чтобы никому не дать отнять у него ту маленькую радость, которая у него всё же есть, несмотря ни на что. Но это — не рабская психология. Чан Ён Силь — человек в душе не покорный и не смиренный, а просто наученный горьким опытом и потому очень осторожный. Он по сути своей не раб, но понимает, что должен притворяться рабом, чтобы не потерять возможность хотя бы на какие-то краткие моменты побыть свободным. Хороший, добрый, честный и трудолюбивый человек, настоящий творец, для которого работа — самая главная радость в жизни и самое естественное состояние. Скромный, мягкий, безобидный в отношениях с людьми, потому и люди, которые его знают, любят его.
После долгих лет жизни в рабстве, презрения, унижений, подавления Чан Ён Силю встретился тот, кто сказал ему, что его тихая тайная радость — смотрение на звёзды и выдумывание механизмов — это не какая-то личная блажь, которую следовало бы повыкинуть из головы, а достойное, разумное и исключительно важное, полезное для государства дело. Что со стороны Чан Ён Силя заниматься всем этим — не наглая дерзость, а его полное право и даже обязанность. Тот, кто дал Чан Ён Силю возможность трудиться над делом, которое для него было самым прекрасным на свете. Тот, кто дал ему впервые в полной мере почувствовать себя человеком.
Тот, благодаря кому жизнь талантливого и образованного, но всё равно прозябавшего в рабстве человека обрела новый смысл, а жизнь молодого государства обрела новые перспективы, был король Ли До, который в истории будет известен под храмовым именем Сэчжон. Играет его Хан Сок Гю, тот самый, который прежде уже играл Сэчжона в знаменитой дораме 2011 года "Дерево с глубокими корнями".
Отношение Чан Ён Силя к Ли До с самого начала были гораздо глубже, чем обычное почтение подданного к своему правителю, и гораздо выше, чем простая благодарность слуги к приласкавшему его господину. Нет, не благодетелем и покровителем для него был король, а именно старшим соратником, вышестоящим по рангу сотрудником. Даже когда Чан Ён Силь говорит Сэчжону: "А я верю, что Полярная звезда — ваша", — это не потому, что король для простолюдина — чуть ли не небожитель, а потому, что Сэчжон для Чан Ён Силя стал покровителем и воплощением всего того, что Чан Ён Силь уважал, чем дорожил, ради чего трудился, что считал самым главным и самым прекрасным в жизни. Чан Ён Силя и Ли До объединило то, что они оба любили смотреть в Небеса. Они оба считали не дерзостью, а самым правильным делом на свете поднять голову вверх и смотреть на небо, мысленно разговаривая с ним.
Ли До: Я с детства приходил сюда и обожал смотреть на это звёздное небо. А как стал королём, постоянно приходится смотреть вниз. Но всё равно, как же хорошо, что есть небо, на которое можно вот так смотреть. А ты как думаешь?
Чан Ён Силь: Прошу прощения… но я тоже с детства обожал смотреть на небо. Однако… когда я был рабом, меня наказывали за то, что смотрел вверх, и мне приходилось весь день смотреть вниз. Но звёзды… Не важно, как высоко я поднимал свою голову, они никогда не наказывали меня. Наоборот, казалось, что они слушают меня, и даже тихо разговаривают со мной. Ваше величество… я… очень люблю звёзды.
Название фильма в оригинале, на корейском — «천문: 하늘에 묻는다». Оно дословно переводится как "Астрономия: Обратиться с вопросом к небесам". В эти слова создатели фильма вложили глубокий и многогранный смысл. Поднять голову и взглянуть на небеса. Беседовать с небесами. Сверять свой путь с небесами.
Спросить небеса! О чём спросить? О многом. Звёзды никого не наказывают за вопрос и никого не обманывают, давая ответ. Спросить небеса о том, как устроен этот мир. Звёзды всегда ответят, людям надо лишь понять их речь. И люди, глядя в небеса, постепенно её понимают. Спросить небеса о том, что правильно, а что неправильно, что в жизни важно, а что неважно. Звёзды вслух ничего не скажут, но глядя на них, человек начинает сам понимать всё это… Небеса — не только красота и радость, но и напоминание о вечности и истине.
Ли До и Чан Ён Силь — они оба смотрели на небеса и спрашивали их. То есть — искали истину. И в научных, и в моральных вопросах они оба спрашивали в первую очередь не начальников и не коллег, а небеса.
Класс и ранг не имеют значения. Ведь мы смотрим на одно и то же небо и мечтаем об одном и том же, — вот что важно.
Так сказал вслух Ли До, приглашая Чан Ён Силя вместе полюбоваться на звёзды. И так тихонько про себя подумал Чан Ён Силь, устраиваясь рядом с ним и поднимая глаза к небу. Сперва подумал робко, сам не решаясь поверить и оглядываясь то на короля, но на его слуг — "неужели правда так можно?" Затем, видя дозволение и поощрение короля — всё смелее и смелее. Так началась их дружба. Дружба двух единомышленников, двух сотрудников, двух соратников. Одна из самых тёплых, запоминающихся и красивых сцен в фильме — как Чан Ён Силь и Сэчжон в глухую беззвёздную ночь вместе смотрели на устроенный Чан Ён Силем "планетарий"… Если это можно назвать планетарием, конечно. Также важна и символичная деталь — король записывает своё имя буквами нового алфавита и показывает их Чан Ён Силю… а потом получает от него те же буквы "Ли До" в виде шрифта для печатного станка. Короля запрещено называть по имени — это считается непочтительным. Потому то, что король сам назвал своё имя другу — это знак особо доверительных отношений. И то, что друг сделал буквы не со своим именем, а с именем короля — не только знак уважения, но и знак принятия этой дружбы и ответного особого доверия.
Заниматься наукой, читать книги, возиться с инструментами, смотреть на звёзды, — для Ли До всё это тоже было радостью, отдушиной в его трудной жизни, как и для Чан Ён Силя. Но внимание Ли До к науке в целом было гораздо больше, чем личной душевной склонностью, и его дружба с Чан Ён Силем основывалась не только на личных добрых чувствах. Король Сэчжон сплочал вокруг себя талантливых людей и организовывал при дворе научные работы не только потому, что они ему самому нравились, но и потому, что он понимал всю важность этих работ для государства, для народа. Хотя если бы наука не нравилась ему самому, если бы он не начал вникать в неё поначалу из личной симпатии, то он бы и не смог понять, какие возможности она даёт и насколько сильно зависит от неё вся жизнь государства.
А многие чиновники из его правительства этого не понимали и понимать не желали, им вообще было наплевать и на науку, и на государство, они знали одно: они неплохо устроились в той государственной системе, которая уже есть, нашли себе "уютные тёплые местечки", а тут приходит этот наглый мечтатель Ли До, устраивает перетряхивание этой системы сверху донизу, заставляя их подстраиваться под новые порядки, в которых прежние отработанные схемы действий по добыче выгоды уже не работают, и надо терпеть убытки и ломать голову, изобретая новые схемы действий. Такие эгоистичные дворяне и их кланы, естественно, становились противниками начинаний Сэчжона. Но их противодействию он всё же мог сопротивляться в течение многих лет: опирался на тех чиновников, которые понимали государственную полезность его нововведений и были готовы работать на интересы государства, и переманивал на свою сторону тех чиновников, которые не волновались о государстве, но соблазнялись на взаимовыгодные предложения по сотрудничеству с королём. Потому какое-то время власть Сэчжона была сильна, работы Чан Ён Силя по астрономии и механике шли успешно, и вместе они успели сделать очень многое. Кстати, создатели полнометражного фильма "Астрономия" умудрились показать в нём, пускай и очень коротко, в общих чертах, ВСЕ САМЫЕ ВАЖНЫЕ ИЗОБРЕТЕНИЯ Чан Ён Силя.
Уже принятые законы государства не давали оппозиции помешать Сэчжону улучшать жизнь государства и народа, потому она только ограничивала эти улучшения. Выразителем суммарной воли правительства в этом фильме является премьер-министр, который всякий раз говорит королю (иными словами, конечно): "Ладно, ваше величество, пусть будет по-вашему, но только наполовину. Согласитесь уступить наполовину — и я уговорю министров уступить наполовину. А добиться всего и сразу не получится, ваше величество!" Но эти трудные годы, полные постоянной борьбы, показались Сэчжону годами благоденствия, когда в политическую битву вступила "тяжёлая артиллерия" — империя Мин.
Чтобы в полной мере понять, какое дело было империи Мин до не входившей в её планы самодеятельности Ли До по просвещению его собственного государства, надо взглянуть на ситуацию с точки зрения империи Мин. В полной мере этого не делается ни в фильме "Астрономия", ни в дораме "Чан Ён Силь", но кое-что сказано и там, и там, так что можно попытаться представить себе общую картину и разобраться в том, по каким закономерностям живут отношения между государством-вассалом и государством-сюзереном.
Китайская империя Мин — сюзерен, корейское королевство Чосон — вассал. Так было всегда, с самого основания Чосона, которое произошло не так давно: Сэчжон — всего лишь четвёртый по счёту король Чосона. А до основания Чосона, когда Корейским полуостровом правила династия Корё, она подчинялась предыдущей китайской династии Юань. Собственно, династия Юань была не китайской, а монгольской, но управляла она многонациональной Китайской империей, где основной народ — китайцы. Таким образом, основатель династии Мин в Китае, так же как основатель династии Чосон в Корее, был "восстановителем правильного порядка в государстве". В Корее пришедшая в упадок и впавшая в полную зависимость от Юань династия Корё вконец надоела и корейскому народу, и значительной части корейского дворянства, а в Китае владычество монгольской Юань надоело китайцам. И в Китае пошло восстание, в процессе которого династия Мин военным путём сперва потеснила, а затем и свергла династию Юань и вернула китайцам владычество на своей земле. Во время противостояния Мин и Юань за власть в китайской империи дворяне вассального корейского королевства решали, как жить дальше и на чьей стороне быть лучше. Династия Корё стояла за свою хозяйку Юань и собиралась помочь ей в борьбе с Мин, а генерал Ли Сонге и его соратники, убеждённые в необходимости преображения системы управления государством, подняли своё восстание, свергли Корё и основали новое государство Чосон, установив отношения с династией Мин. А если бы не установили отношения с Мин, то и Чосон установить и отстоять не смогли бы...
Итак, империя Мин, взяв в свои руки "свои законные права" на правление Китаем, естественно, сочла "своим законным правом" сделать своими вассалами все государства, которые когда-то были вассалами империи Юань, в том числе и обновлённую Корею — королевство Чосон. Для того, чтобы обладать полнотой власти, достаточной для того, чтоб держать в узде всех вассалов, нужно обладать приоритетом не только в военной силе, но и по многим другим аспектам. Первенство в науке — одно из главнейших, от науки зависит и военная сила, и богатство доходов от сельского хозяйства, и всё, всё, всё... Но империя Мин так же молода, как и её вассал Чосон. В дораме "Чан Ён Силь" показано, что в китайской империи когда-то давно был великий астроном и механик, построивший водяные часы и астрономическую обсерваторию, но он уже умер, его ученики тоже умерли, продолжателей его дела не осталось, их наследие в значительной мере утрачено, и на тот момент, когда в молодом королевстве Чосон под покровительством Сэчжона начала расцветать наука и нашёлся свой гений Чан Ён Силь, в молодой империи Мин хоть и были свои учёные, но не нашлось среди них таких, которые могли бы поднять китайскую науку вновь на прежний уровень. Они даже не могут разобраться, как починить большие водяные часы, которые остались от того великого учёного! Может, в дораме и несколько преувеличили падение имперской науки (с корейцев станется, они любят утереть кому-нибудь нос при возможности), но если в этом эпизоде есть реальная историческая основа, то становится понятной вся глубина тревоги империи Мин за верховенство своей власти над всеми вассальными государствами.
Знание — власть. Это не зря сказано. А тут Чосон составляет собственный атлас звёздного неба, обзаводится собственным календарём астрономических явлений, необходимым и для религиозных обрядов, и для сельскохозяйственных работ, отбросив календарь империи Мин, как неподходящий для своих местных условий! Это как то есть неподходящий?! Да кто вам дал право жить своим умом?! Сегодня они рис выращивают самостоятельно и обряды проводят самостоятельно, заявляя, что империя Мин им в этом деле не указ, а завтра, того гляди, новые военные орудия изобретут самостоятельно и заявят и докажут, что империя Мин им вообще не указ! И тогда возись с ними, возвращай к покорности, ходи на них войной, трать силы, терпи убытки... Кому оно надо? Непокорность надо уничтожать в зародыше — в этом была твёрдо убеждена каждая китайская империя. Что на своей территории, что на территории вассальных государств. "Иерархия — мать порядка!" В смысле: выгодного нам порядка.
Вот с этого момента и
начинается фильм "Астрономия", начинается первая ветка его сюжета — с того, что империя Мин прислала королю Чосона приказ астрономические исследования прекратить, обсерваторию со всеми записями уничтожить, собственный календарь отменить, а Чан Ён Силя империи Мин отдать... То есть, если перевести с оскорбительного, но всё же литературного языка имперского приказа на обычный человеческий язык, империя Мин королю Чосона сказала недвусмысленно: "Я начальник — ты дурак. Заткнись, уйди в угол и стой там тихо, пока я тебя грабить буду." А все приближённые Сэчжона (за исключением нескольких самых верных, оставшихся в бессильном меньшинстве), сказали своему королю: "Да уймись ты! Тебе что, больше всех надо? Кто сильнее, тот и прав. Постой в сторонке, не зли начальство."
Это — кризис. Или Чосон будет, несмотря на вассалитет, что-то из себя представлять как государство, или империя Мин будет делать с Чосоном что захочет и ноги об него вытирать. На глазах Чан Ён Силя в один миг рушится всё, что давало ему возможность жить по-человечески, а у Сэчжона начинается самый отчаянный этап борьбы за достойную жизнь своего государства.
Это фильм о том, что верховный правитель государства не всесилен, что его власть не безгранична, что управлять властной и в большинстве своём думающей только о своих интересах "элитой" государства — это дело сложное и тяжёлое. У политики есть свои течения и подводные камни, и правителю порой бывает очень трудно, а подчас и просто невозможно провести в жизнь свою волю, даже если он старается изо всех сил. Особенно если государство не независимое, если оно подчинено более сильному государству, как вассал сюзерену, и этот сюзерен ревниво следит за тем, чтобы вассал не отбился от рук. А среди правительства вассального государства хватает желающих ползать на коленках перед тем, кто сильнее, и продавать свою страну...
Это фильм о том, как трудно человеку на троне отстоять свои элементарные человеческие права: жить по совести, заводить друзей, заниматься тем, что душу греет. И как трудно ему защищать своё право на выполнение своих коренных обязанностей: служить государству, а не чьим-то личным интересам, и действовать по справедливости, а не по чьему-то внушению. "Отстаивать право на выполнение своих обязанностей" — звучит как нелепый парадокс, но так и есть. Человек пытается сделать то, что он делать ДОЛЖЕН, а ему говорят: не имеешь права! разрушаешь наши устои! тебе что, больше всех надо?
Это фильм о том, как общие мысли и общее дело объединяют вокруг себя людей, невзирая на статус. О том, как король и раб встали плечом к плечу в борьбе за светлое будущее своего государства и своего народа. О крепкой мужской дружбе, о настоящем сотрудничестве и о самопожертвовании.
Причём, как это ни странно звучит, пожертвовать собой пришлось обоим. И Чан Ён Силю, и Ли До. Ли До долгие годы берёг свою душу от участия в самых грязных политических средствах, он старался править справедливо и честно, прилагая к этому все свои силы, всю свою изобретательность и смекалку. Но когда подчинённые — преступники, правителю трудно помешать им в самом страшном из политических преступлений — предательстве родины — и не стать при этом преступником самому... Недаром в этом фильме, кроме Чан Ён Силя и Сэчжона, есть ещё один главный герой, невидимый — образ короля Тхэчжона, отца Ли До. Король Тхэчжон ни разу не появляется в кадре. Присутствует только его старая мантия, хранящаяся во дворце. Потому что речь идёт не о человеке Ли Банвоне, вошедшем в историю под храмовым именем Тхэчжон, а о его методе правления, об образе действий, которыми он утверждал свою власть, проводил свою политику, руководил элитой страны. Это тот образ действий, с которым Ли До не мог примириться ещё в юности, который он решительно отверг, будучи принцем, от которого всегда отказывался, будучи королём, на который никогда не хотел быть похожим. Мрачная чёрная мантия с тёмными пятнами крови прямо на золотой вышивке... Чёрная тень, которая преследовала Сэчжона, подступая всё ближе и ближе к нему, как он ни старался от неё уйти.
Ли До старался править без кровавых разборок — и у него отняли саму возможность править и вынудили его взять в руки меч. А в противном случае ему пришлось бы смиренно наблюдать, как страну раскатывают ковриком под ноги наглому сюзерену. Ли До всё-таки не стал проводить кровавую расправу над врагами, которые виноваты во всём, — и его поставили в ситуацию, когда приходится казнить своего лучшего друга Чан Ён Силя, который ни в чём не виноват. А в противном случае придётся отказаться от дальнейшей борьбы за суверенитет государства. Ли До не захотел казнить друга — и дело обернулось так, что придётся казнить уже не одного, а трёх ни в чём не повинных людей, которые королю не друзья и не враги, а просто мимо проходили и никого не трогали. А в противном случае враги отберут у него обратно всё, что он с таким трудом вырвал из их цепких рук. Бескровного выхода из этой ситуации уже не осталось. Три дорожки, и по какой ни пойди, а всё равно будут руки в крови, и у каждого убийства свои политические последствия, определяющие всю дальнейшую судьбу государства, и приходится решать, не какое убийство противнее, а какие последствия хуже...
Сэчжон, измученный тяжёлым моральным и политическим выбором, уже готов был отказаться от всего и выбрать самую худшую дорожку, кровопролитие самое несправедливое и самое тяжёлое по последствиям, но своего лучшего друга, Чан Ён Силя, всё-таки вытащить невредимым из всего этого. Но тут лучший друг возмутился происходящим безобразием, категорически запротестовал и принял весь удар на себя. Пожертвовал собой, своей жизнью во имя сохранения всех прежних и будущих достижений, чтобы в будущем эти достижения могли быть введены в культуру страны, и таким образом не сейчас, так позже страна получила более достойную жизнь внутри себя и больший суверенитет на международном поле. Пусть они хоть с отсрочкой по времени, но всё равно произойдут, и народ получит и свой алфавит, и свой календарь, и все остальные достижения учёных времён короля Ли До. Чтобы совместные усилия Ли До и Чан Ён Силя не пропали даром, а пробили свой путь в будущее.
Чан Ён Силь давно понял: всё, что было хорошего в его жизни, уже закончилось, вне зависимости от того, что будет с ним дальше. Даже если он останется в живых, он уже не сможет жить достойной жизнью. И заниматься любимым делом, которое давало смысл всей его жизни, у него почти наверняка не будет возможности. Впереди его ждёт либо рабство, либо в лучшем случае жизнь простолюдина, тоже полная регулярных унижений, и необходимость вновь превратиться в "черепашку", которая ходит на четвереньках, скрывает свою настоящую суть и боится, что у неё в любой момент могут отнять последние остатки радости. А после того, как он пожил человеческой жизнью, в полный рост, в полную силу, почувствовал крылья, жить по-черепашьи для него было тяжело вдвойне. А уж знать, что самим фактом своей жизни он связывает руки другу, который трудится и борется ради того, чтобы весь Чосон мог жить более достойно и человечно — это и вовсе невыносимо. И Чан Ён Силь отказался от такой жизни — гораздо раньше, чем был совершён допрос и приговор. Но последней каплей стал тот факт, что его жизнь будет куплена ценой казни трёх его подчинённых работников, которых никто не собирается вытаскивать живыми из этого сложного политического переплёта. Чан Ён Силь отверг такое бесчестное спасение, сам выбрал свою судьбу и погиб в муках, но честно, как герой. Его смерть была такой же нравственно чистой, как и вся его жизнь.
Надо сказать, что в мировоззрении корейцев жертвенность — это высшая добродетель. Чан Ён Силь в этом фильме поступил, как настоящий конфуцианец. Высший подвиг конфуцианца — стоять за правильный путь для страны, даже если придётся стоять насмерть. Поэтому король Ли До хорошо понял жертву Чан Ён Силя и сам решился на жертву по его примеру, взвесив все последствия этой жертвы.
Да, как это ни дико звучит, Сэчжону тоже пришлось пожертвовать собой — чистотой своей совести, которую он так берёг до сих пор. Ему досталась не такая чистая и героическая, но от этого ничуть не более лёгкая доля — после пережитой душевной травмы и потери друга не сломаться, выдержать всё, и то важнейшее для государства дело, ради которого его друг и пожертвовал жизнью, завершить во что бы то ни стало.
Ради чего всё это? Почему такие вещи, как астрономический глобус, календарь и доступный народу алфавит в глазах и Сэчжона, и империи Мин были не просто улучшением жизни, а основой независимости Чосона?
В строении государства есть фундаментальные вещи, основа его суверенитета. В их числе — знания о мироздании, практическое применение этих знаний в народном хозяйстве, язык, который используется на государственном уровне и на уровне обычной жизни, и алфавит этого языка.
Если крестьянин, работающий в поле, и дворянин, организующий сельскохозяйственные работы на подвластном ему участке, сверяют начало и завершение каждого этапа работы с календарём империи Мин, то они очень хорошо понимают, что империя Мин — самая главная на свете, а своё чосонское правительство — только орган местного управления, подчинённый центру в империи. И даже если имперский календарь, составленный в столице Мин, не совпадает с местными чосонскими условиями из-за разницы в географическом расположении и из-за этого все сельхозработы идут не вовремя, из-за чего крестьяне едят бедняцкую кашку и ругаются на календарь, а государство терпит убытки, — всё равно авторитет империи Мин остаётся незыблемым: сразу ясно, кто тут хозяин. Грубо говоря, "я начальник — ты дурак". А если правительство Чосона вводит свой местный календарь, подходящий к условиям Чосона, и все сельхозработы начинаются вовремя, вследствие чего урожайность повышается, то уже всем подданным Чосона становится ясно, что империя Мин хоть и главная, но некоторые дела, причём дела основополагающе важные для жизни народа в целом и каждого человека в частности, можно спокойно делать и без империи Мин. Значит, наше государство всё-таки наше. И правительство — не просто ходящее в слугах у империи Мин, а полновластное, способное организовать научные исследования, необходимые для народа. Об этом и говорится в фильме "Астрономия".
В области религии (что в фильм не вошло, а в дораме "Чан Ён Силь" расписано подробно) взаимосвязь между календарём и суверенитетом ещё теснее: некоторые обряды проводятся в связи с астрономическими явлениями. Если их проводят по календарю империи Мин — значит, беседовать с Небесами можно только через посредничество Поднебесной, а если из-за неточности календаря обряд не удаётся провести как следует — значит, Небеса на нас гневаются, а значит и в политике придётся вести себя посмирнее. Если же мы проводим обряды по собственному календарю, и всё у нас получается провести как следует — значит, всё в порядке, Небеса нами довольны, и беседуем мы с Небесами напрямую, без всякого посредничества Поднебесной. Это политически немаловажный нюанс.
Конечно, империи Мин не пришлось бы беспокоиться о чосонском календаре настолько сильно, если бы она взяла инициативу на себя в этом вопросе: спустила бы сверху указание своим вассалам рассчитать разницу в календарях для своих местных условий и надзирала бы за астрономическими работами в вассальных странах, таким образом ставя себя в позу покровителя и первоисточника всякого блага. Кроме того, если наука государства-вассала следует по пути, указуемому государством-сюзереном, то она всегда отстаёт, а первенство сюзерена остаётся незыблемым: пока вассал успеет освоить то, что уже освоил сюзерен, сюзерен успеет освоить что-то новое, более совершенное, и вассал останется в хвосте. В сущности, именно таким образом в наше время и хранят свою верховную политическую власть на международном поле все уважающие себя "империи-сюзерены", и именно таким образом замедленно развиваются, не выходя из зависимости, все современные страны-"вассалы".
Но империя Мин даже и не подумала взять под своё заботливое, но тормозящее покровительство развитие науки в Чосоне: она занималась своими проблемами, ей было не до проблем своих вассалов. И вообще она не собиралась решать их проблемы. В результате инициатива научных реформ в Чосоне осталась не за империей Мин, что её и возмутило: "Чосон, куда впереди паровоза едешь? Сиди и жди, пока придумают вожди!" Хотя вообще-то Конфуций велел не только "младшему" не перечить "старшему", но и "старшему" заботиться о "младшем"… Однако эту вторую половину наставления Конфуция большинство "старших" во все века успешно забывало. Зато первую половину напоминало всем и каждому каждый день.
Впрочем, дело не только в том, кто первый начал, от кого исходит инициатива. В любом случае, если в вассальном государстве успехи науки и техники выше, чем у государства-сюзерена, или хотя бы приближаются по уровню к его успехам, это уже угрожает власти сюзерена и повышает суверенитет вассала. Потому что чем больше государство может делать своими силами, чем больше проблем оно может решать самостоятельно, тем меньше оно зависит от других государств, в том числе и от своего сюзерена, и тем выше его суверенитет.
Даже те же ручные солнечные часы, изобретённые Чан Ён Силем, которые показаны в фильме эпизодически, а в дораме немного более подробно — это военно-полезная вещь, почти оружие. Если запланирована военная операция, начинающаяся в разных местах в одно и то же время или с определённым временным интервалом, то нужно знать точно, а не ощущать или надеяться на связного. Где-то в крепости можно поставить часы стационарные, причём такие, которые не зависят от погоды (тут пригождаются водяные часы, тоже изобретённые Чан Ён Силем, они в фильме показаны подробно, а в дораме ещё подробнее). А в походе уже необходимы ручные часы, хотя бы солнечные. В Имчжинскую отечественную войну, когда Чосон защищался от вторжения Японии, были такие битвы, где знание точного времени было ключевым, необходимым для того, чтобы избежать поражения и добиться победы. Особенно это было важно в морских битвах, происходивших на прибрежной полосе моря, где течения, приливы и отливы сменяют друг друга по времени, и промахнувшись во времени, можно погибнуть, а выбрав время правильно, можно победить. Имчжинская война была на 300 лет позже эпохи Сэчжона и Чан Ён Силя, потому у великого флотоводца Ли Сунсина были хорошие часы…
Потому-то изобретение алфавита для народа было для Сэчжона не отдельным делом, а логическим продолжением того самого дела, которым они занимались вместе с Чан Ён Силем, создавая разнообразные часы и проводя астрономические наблюдения. Для того, чтобы обеспечить успешное развитие науки в государстве, нужно как можно больше талантливых учёных. Природа сеет таланты, не глядя на статус человека, — этого не понимает только тот, кто застрял в классовых предрассудках. А круг образованных людей, из которого выходят учёные, в Чосоне ограничен классом дворян, который гораздо меньше по численности, чем класс простолюдинов. Получается, что если среди простолюдинов Чосона будут рождаются талантливые люди, имеющие непроявленные способности к науке, которые могли бы принести огромную пользу государству, их способности так и остаются непроявленными, а государство остаётся без всего того, что эти люди могли бы создать.
Корейский язык, на котором разговаривали между собой все корейцы, от рабов до министров, разговаривали везде, от кухни в деревенской хатке до официального совещания правительства во дворце, до Сэчжона оставался языком без собственного алфавита. В обычной жизни люди пользовались "иду" — системой записи звуков корейской речи с помощью китайских иероглифов. Но система эта была несовершенна. А документация и литература велись на "ханмуне" — китайской иероглифической письменности, немного приспособленной под корейскую специфику и читающейся с корейским произношением звуков, но при этом не передающей корейскую речь, а являющейся самостоятельным полукорейским-полукитайским литературным языком. Каждый дворянин, получая образование, учился владеть ханмуном так же хорошо, как своей родной устной корейской речью, и на лету переводить ханмун в корейскую речь и обратно. Естественно, это усложняло образование, делало его более трудоёмким и менее доступным. Кроме того, образования для широких народных масс просто не существовало. Грамотность была привилегией дворян. Простолюдин, умеющий читать, был большой редкостью: либо ему довелось родиться внебрачным сыном дворянина и на почве этого хотя бы в детстве попользоваться дворянскими привилегиями, если отец по доброте душевной разрешит; либо ему, будучи слугой, удалось разжиться знаниями, внимательно наблюдая за тем, как учится господский сын, которому он прислуживает; либо кто-то из счастливых обладателей грамотности поделился с ним своим "невесомым богатством" из чистой щедрости. Потому то, что великий гений Чан Ён Силь, родившись рабом, не остался "непроявленным", а смог и получить образование, и развить свой талант, и встретиться с королём, было практически чудом.
Сэчжон, увидев на примере Чан Ён Силя, какие драгоценности могут таиться среди широких народных масс, решил не ограничиваться применением на пользу государству случайных находок, а постараться сделать всё, что в его силах, чтобы извлечь целиком весь научно-технический потенциал народа и ввести в систему его служение государству с целью повышения суверенитета, богатства и мощи государства. И он попытался растолковать чиновникам-дворянам: "Используя простолюдинов и рабов только как "рабочую скотину", мы извлекаем из них слишком мало пользы. Можно было бы извлечь из них гораздо больше пользы, если взглянуть на них не как на скотину, а как на людей, дать им проявить свои способности…" Но для дворян сама мысль о том, что теперь в деле добычи служебных должностей в государстве у них появятся конкуренты (и кто! те жалкие создания, которых они заставляют на коленках ползать!), была невыносима. Руководить неграмотной массой просто — обзаведись грамотностью, получи образование, и ты уже на белом коне, а остальные у тебя под ногами. А вот руководить грамотной и образованной массой сложнее… Какой там суверенитет государства, да на что нам такое государство вообще, если нас в этом государстве каждый умный простолюдин может от кормушки оттеснить?! Для чего мы тогда это государство создавали?!
Тут надо сказать и о том, что такое отношения между королём, крупными чиновниками (в том числе министрами) и дворянством. Крупные чиновники — дворяне. Король — тоже дворянин, но особо знатного рода, королевского. Крупные чиновники, работая на важных государственных постах (особенно в правительстве) и управляя государством, представляют интересы дворянства в целом и отдельных его кланов в частности. Каждый из чиновников связан со своим кланом или союзом кланов, а за всеми чиновниками в целом стоит дворянство в целом. Король — это дворянин, которого другие дворяне поставили осуществлять верховное управление государством. Могли бы и не ставить, конечно, но, во-первых, нужен какой-то объединяющий центр для координации общих усилий, без этого никак, а во вторых, каждому из крупных чиновников хочется быть самым главным, и если главного не будет, то все они начнут выяснять, кто из них главнее, и в процессе этой разборки забросят все государственные дела, в результате чего развалят государство из-за своих частных амбиций. А поскольку дворяне кормятся за счёт своего государства, они понимают, что оно должно существовать, потому и ставят над собой чиновников и короля, примиряясь с их властью, как с необходимостью, даже если она им в чём-то не нравится. Но в ответ дворяне ожидают от чиновников, что они будут обеспечивать их интересы, а чиновники, в свою очередь, ожидают от короля, что он тоже будет обеспечивать их интересы. Это компромисс между различными интересами и симбиоз разных уровней власти. Весь этот коллектив представляет из себя огромную силу, пока все его части между собой в ладу.
Потому не смешно, а грозно звучат слова одного из министров в этом фильме: "Ваше величество, вы сперва провели облегчение жизни рабов, а теперь возвели раба в ранг чиновника. Могут пойти слухи о ваших близких отношениях с рабами!" То есть, это означает: "Вы пытаетесь представлять не наши интересы, а интересы другого класса. Причём с помощью той власти, которую мы вам обеспечили! Это наглость с вашей стороны, мы не для того вас тут слушаемся. Похоже на то, что вы пытаетесь заручиться поддержкой этого другого класса, таким образом создавая себе другой источник власти в обход нашего. Считаете, что мы потерпим на троне такого предателя наших интересов?" Вот что на самом деле означали те слова министра. И король это хорошо понимал.
Но он отлично понимал и другое: на подавлении одних людей другими далеко не уедешь. Этот путь ограничивает возможности. Да и от беспорядков не избавляет на самом деле. Сэчжон отказался от пути грубого подавления в отношениях между королём и дворянами, при этом поддерживая умеренную дисциплину, необходимую для нормального функционирования государственной системы. И это дворянам понравилось! Они вздохнули свободнее. А король в ответ получил от них более широкую поддержку своей власти. Но Сэчжон был последователен в своих принципах и совершил шаги в сторону того, чтобы отказаться от грубого подавления в отношениях между дворянами и простолюдинами, сохранив только необходимую дисциплину. Поскольку разумно полагал, что это должно пойти государству на пользу, раскрыть более широкие возможности в управлении. Если не выжимать из народа силы, как сок из лимона, а дать ему возможность поздороветь и работать в нормальном режиме, а также проявлять свои способности в полезном для государства русле, то результаты его труда станут больше. А это будет полезно и для государства в целом, и для короля, и для тех же самых чиновников, и для всех дворян. Государство — это общий котёл, и пусть правящий класс всегда снимает в нём сливки, но для того, чтобы этих самых сливок было побольше, правящий класс должен позаботиться и обо всём котле в целом. Всё это понимал Сэчжон. Это же понимали и те немногие крупные чиновники, которые были его самыми верными соратниками. Например, Ли Чон — генерал, министр и учёный-инженер. Он, с молодости идя по линии военной службы, в то же время интересовался наукой, занимался ею, применял на практике и видел результаты. В частности, он самостоятельно усовершенствовал конструкцию пушек, и они стали намного лучше стрелять. Потому королю не приходилось объяснять Ли Чону ни всю важность науки для государства, ни всю полезность выдвижения на государственную должность талантливого в науках раба Чан Ён Силя, — Ли Чон и сам прекрасно это понимал и начинания короля поддерживал.
Но всего этого не желали понимать другие чиновники и дворяне. Они не смотрели вдаль, не мыслили широко, потому не понимали даже своей выгоды от нововведений короля, а видели одно: вот прямо сейчас мы можем во-он сколько выжимать из наших подчинённых простолюдинов и вытворять что хотим, а король требует, чтобы мы были несколько поумереннее. Прямо сейчас у нас монополия на государственные должности, а король просит нас немного подвинуться. Он нашу власть ограничивает!!! И самый активный из них твердил королю: "Ваше величество, вы думаете, что вам будет легче с чиновником из рабского сословия?! Сами же наплачетесь потом! Все люди — коварные подлецы! Человеческую натуру не изменить!" Но король нашёл, чем заткнуть ему рот: "Ты считаешь, что для короля настолько опасен его подданный? Говоришь, что нет сил справиться с вредными намерениями подданного, если таковые заведутся? Тем самым ты сознаёшься в том, что искусство управления людьми тебе плохо даётся! Ты слабоват в этом деле, раз считаешь невыполнимыми задачи, основополагающие для утверждения власти! Управлять не умеешь, а сидишь тут, шёлковую форму изнашиваешь, дворцовую кашу проедаешь. За какие таланты? Так что посиди помолчи и посмотри, как управляют те, кто умеет это делать лучше." Именно это и сказал король, только в более краткой и дипломатичной форме. И это заставило его противника заткнуться, проглотив обиду. Временно, конечно.
Смолчать, стерпеть… но не забыть! Ничего, не на короле родного государства белый свет клином сошёлся! На всякую силу есть сила. У дворянского сословия и чиновничьей касты в её борьбе за подавление своего народа и в добыче личной выгоды за счёт государственной системы есть самый лучший союзник — это дворяне и чиновники другого, более сильного государства, государства-сюзерена. Они помогут загнать зарвавшегося короля обратно в отведённые ему рамки и вернуть крупным чиновникам их прежнюю монополию на управление государством. Правда, сюзерен никогда и ничего не сделает бескорыстно для своего вассала. За помощь в возвращении власти в прежние руки он потребует себе долю этой власти — по праву дележа трофеев. Всё правильно: "Не справляетесь с управлением сами — значит, отдайте долю управления мне!" Зависимость государства от внешних сил увеличится. Это мы уже проходили, когда наше предыдущее королевство Корё всё больше и больше погрязало в зависимости от империи Юань, а экономика шла вразлад… По этой-то причине мы и встали на сторону империи Мин против Юань, свергли династию Корё, основали свой Чосон — чтобы быть более полновластными хозяевами на своей земле! Но на деле выходит, что мы опять не хозяева, а хозяин — вот этот наглец Ли До, который много о себе воображает только потому, что родился в семье, которую мы же вознесли на престол! Думает, что из благодарности за то, что его дед и отец организовали нас на борьбу и возглавили нашу силу в бою за нашу власть, мы перед ним ковриком расстелемся?! Нет, Ли До, эта страна по праву принадлежит нам, и твоей частной собственностью она не будет! Пусть лучше на наших шеях опять сидят забугорные хозяева, чем будешь сидеть ты! Потому что эти хозяева больше соответствуют нашим интересам! Ничего страшного, мы сумеем договориться с ними так, что они нас не обидят. В отличие от тебя, они вознаградят нас по достоинству за нашу верность им. Мы в этом уверены…
***
Есть закон жизни, который работает одинаково неуклонно и в отношении отдельных людей, и в масштабе народов и государств. Чем больше человек знает и умеет делать сам, тем больше он независим. Чем меньше он знает и умеет делать сам, тем больше ему приходится опираться на других людей. Чем больше народ знает и способен организовать свои крупномасштабные действия самостоятельно, тем больший суверенитет имеет государство этого народа (или этих народов, объединённых в союз). Чем больше оглядки на другие страны и меньше собственных творческих поисков, тем больше зависимость страны на международном поле.
Слово "независим" здесь не означает самоизоляции и не исключает взаимообмена с другими людьми или государствами. Настоящая независимость не имеет отношения к глупому "запрусь в своей норе, буду сам на себя любоваться, и никто на свете мне не нужен". Настоящая независимость — это простое "никому не позволю отобрать моё, ни перед кем не гну спину, сам творю свою жизнь, сам прокладываю свой путь", и не более того. Но и не менее. Благодаря развитию своей науки целое государство может разогнуть спину, поднять голову и взглянуть в небеса.
Именно поэтому Сэчжон так обрадовался, когда впервые встретил Чан Ён Силя. Именно поэтому он был так счастлив, видя плоды их сотрудничества. Именно поэтому, когда политические противники во главе с Мин стали отбирать и ломать всё, что Сэчжон с Чан Ён Силем создали, для Сэчжона это стало таким тяжёлым ударом и он впал в такое горе, уныние и отчаяние. Но именно поэтому отчаяние не сломало его, а толкнуло на крайность.
Ли До, ради защиты суверенитета своего государства вступивший в отчаянную схватку, отставивший в сторону все свои прежние принципы, Сэчжон в чёрной и кровавой отцовской мантии… Он, оказывается, далеко не беззащитен. У него в руках компромат на каждого изменника, а за спиной армия, окружившая дворцовый зал собраний. Он может разговаривать со своими высшими чиновниками очень грубо, может рявкнуть так, что все вздрагивают, может собственными руками направить на непокорного меч. "Хорошо! Просвещённый, культурный, милосердный король вам не нравится?! Вы его ненавидите и презираете, мечтаете от него поскорее избавиться?! Вы ему палки в колёса ставите, бойкот устраиваете, на его глазах вытворяете, что вам вздумается, а за его спиной с иностранцами интриги плетёте?! Что ж, вы избавились от него. Будет вам король непросвещённый, некультурный и немилосердный!! Сейчас увидим, как он вам понравится и как вы при нём запоёте!" Ли До сейчас страшен. Но как трудно, очень трудно даётся ему эта чуждая роль! С какой тяжёлой безрадостностью на лице он делает всё это! Чёрная мантия… Всё равно она — не его. Даже ставя на колени весь королевский совет, Сэчжон не выглядит торжествующим победителем. Он больше похож на солдата, который в бою попал в безвыходное положение, получил тяжёлое ранение и знает, что ему уже никогда не вернуться домой, но он всё равно продолжает сражаться — для того, чтобы не попасть в плен, для того чтобы дорого отдать свою жизнь, для того чтобы своим упорным сопротивлением вымотать силы врага и разрушить его замыслы.
Первый бой удалось выиграть. Сэчжон отстоял всё то, что они с Чан Ён Силем сделали до сих пор. Не дал империи Мин отобрать у Чосона уцелевшее и принудил своих министров восстановить поломанное. Но осталось под ударом другое, ещё незавершённое дело — введение нового алфавита… "Ваше величество, я знаю, что вы можете всех нас казнить. Но этим вы не сможете добиться того, ради чего всё это делаете." - даже под страхом казни по-прежнему твердит первый министр, тот самый, который всегда приводил короля и его противников к компромиссу и всем говорил "пусть будет по-вашему, но только наполовину". «Ваше величество, я прекрасно знаю, чего вы хотите. Однако… Когда я смотрю на вас сейчас, вы напоминаете нашего предыдущего короля. Разве такой вы видите свою страну, Ваше Величество? Разве не вы хотели править мудро и справедливо?» И эти слова выбили меч из рук Сэчжона, заставили его уступить… Нет, это было не философско-моральное наставление. Это — замечание чисто политическое. "Какой тип правления вы выберете, ваше величество, таковы будут и ваши возможности." Вот что имел в виду первый министр. И он прав.
При правлении предыдущего короля Тхэчжона, отца Сэчжона, когда ещё не улёгся вихрь начального дележа власти в молодом государстве, все процессы шли путём жёсткого подавления политических противников. Противники короля ставили королю и его сторонникам палки в колёса. Король и сторонники короля давили противников короля. Победа короля в этой борьбе дала королевской власти силу и прочность. Но она же вогнала Тхэчжона в определённую колею, из которой он уже не мог выскочить. У политики есть своя инерция. Тхэчжон провёл много реформ и нововведений, главным образом направленных на централизацию власти и на контроль за чиновниками и народом, укреплял армию и флот, но он не занимался научными разработками. Не потому, что не понимал их значимости, а потому, что это было за пределами спектра его возможностей. Потому-то Ли Банвон и отрёкся от престола, и передал свой трон своему сыну Ли До, и до самой смерти своей поддерживал власть сына, действуя в политическом закулисье, - потому что надеялся, что сын сможет сделать для страны больше, чем он. Ли Банвон надеялся, что сможет забрать всю грязь на себя, и его сын Ли До спокойно пойдёт чистой и широкой дорогой, принесёт стране благополучие, гармонию и развитие, и никогда ему не придётся менять свою чистую красную мантию на кровавую чёрную. Есть такие вещи, которые невозможно продавить силой, можно только убедить, уговорить, побудить к сотрудничеству, заключить сделку, выторговать компромисс…
Что было бы, если бы Сэчжон пропустил мимо ушей предостережение первого министра и попытался бы и дальше проводить свою волю грубой силой? А ничего не было бы. Никакого алфавита для народа не было бы. Для того, чтобы провести в жизнь какое-либо постановление, нужно, чтобы подчинённые на всех уровнях его выполняли. Король и небольшая группа его сторонников могут собрать в своих руках огромную власть и военную силу, которая заставит всех остальных дворян в стране дрожать и падать ниц. Но это не значит, что дворяне станут послушны, как глина в руках гончара, и из них можно будет лепить что угодно. Если король скажет дворянам: "Предоставьте народу новый алфавит! Ослушавшихся казню." — то есть, по сути, "Дайте больше влияния простолюдинам, или я вас всех убью!", — что подумают и сделают дворяне? Дворяне станут воспринимать короля уже не как простого вольнодумца, который многовато власти себе захотел, а как классового врага. И ответят этому классовому врагу отчаянной классовой враждой. Ты приказываешь? А мы не подчинимся! Угрожаешь? А мы казну пополнять перестанем! Налоги-то собираем мы, денежные потоки все у нас в руках! Раньше мы хоть и таскали налоги по своим карманам, да тебе большую часть всё-таки отдавали, как положено, а теперь всё по карманам растащим, тебе ничего не дадим! За какие гроши тогда кормить и вооружать свою армию будешь, не говоря уже о прочих государственных и дворцовых расходах? Пойдёшь с армией приводить нас в покорность? Мы своими нелегальными армиями обзаведёмся! Власть на местах пока у нас в руках! До неба высоко, до дворца далеко, а своя рука владыка… Государственная система распадётся на части и начнётся гражданская война. И уже какое там сельское хозяйство, какое там образование, какие календари, какие алфавиты… Паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Война на уничтожение, разрушающая государство на корню. Так же как король, придя в отчаяние, может надеть чёрную мантию, взяться за крайние меры и остановить буйный разгул дворян, так и дворянство в свою очередь может тоже массово отчаяться, коллективно "надеть чёрную мантию", дружным хором взяться за крайние меры и остановить короля. И в таких условиях смертельной вражды со всем правящим классом правитель не сможет провести в жизнь какие-либо научно-просветительские реформы. Более того: и в будущем всякая возможность для проведения этих реформ будет автоматически перекрыта. И все прежние достижения этого короля будут уничтожены дворянами из мести. Потому что само имя короля, связанного с этими достижениями, будет именем врага, и будет вызывать только одно желание: стереть с лица земли всё, что о нём напоминает. И стоит только кому-нибудь из будущих королей хоть заикнуться о новом алфавите или астрономических исследованиях — и ему сразу припомнят: "Эту идею провозглашал тот жестокий король, тот коронованный преступник, который дворян истреблял! Даже и не заикайтесь! Ничего похожего мы и близко не потерпим! Или вы хотите, чтобы мы вас тоже с трона свергли?"
На грубом силовом подавлении одних людей другими далеко не уедешь… Отцовские жёсткие методы не подходили Сэчжону не только потому, что были ему не по душе, а ещё и потому, что не были подходящим инструментом для осуществления тех государственных задач, которые он признавал первостепенно важными. Чёрная мантия не для него.
***
Песня Виктора Цоя "Кукушка", как мне видится, подходит и к Чан Ён Силю, и к Сэчжону во всей первой ветке сюжета этого фильма — от самой первой сцены до самой последней. Только в песне речь идёт о личной борьбе за своё человеческое достоинство, за достойную уважения жизнь, а в фильме борьба идёт за достойную жизнь всего государства. И Чан Ён Силь, и король Ли До тоже оказались в неволе вместе со своим государством, когда им запрещали иметь собственное достоинство, иметь науку, иметь более правильный календарь, иметь более образованный народ — то есть иметь собственную силу. Их загоняли в угол и говорили: "Оставайтесь в том положении, в каком мы вас поставили!". Чосону империя Мин говорила: "Оставайся в той позиции, в котором нам выгодно, чтобы ты оставался!" В свою очередь, чосонские дворяне таким людям, как Чан Ён Силь, говорили то же самое: "Оставайтесь, рабы, в том положении, в котором вас поставила наша система!" И король Ли До, не желавший склоняться перед послами империи Мин в рабском поклоне, и Чан Ён Силь, мечтавший жить по-человечески — они оба решали, оставаться в безопасном унижении или кинуться в водоворот борьбы, чтобы эти мечты смогли стать явью. И у каждого из них был свой одинокий путь, по которому не каждый пойдёт. Немного таких королей, которые восстанут, и немного таких рабов, которые восстанут.
Песен ещё ненаписанных
Сколько, скажи, кукушка? Пропой!
В городе мне жить или на выселках,
Камнем лежать или гореть звездой? Звездой.
Солнце моё, взгляни на меня!
Моя ладонь превратилась в кулак.
И если есть порох, дай огня!
Вот так.
Кто пойдёт по следу одинокому?
Сильные да смелые головы сложили в поле, в бою.
Мало кто остался в светлой памяти,
В трезвом уме да с твёрдою рукой в строю. В строю.
Солнце моё, взгляни на меня!
Моя ладонь превратилась в кулак.
И если есть порох, дай огня!
Вот так.
Где же ты теперь, воля вольная?
С кем же ты теперь ласковый рассвет встречаешь? Ответь!
Хорошо с тобой да плохо без тебя -
Голову да плечи терпеливые под плеть... Под плеть.
Солнце моё, взгляни на меня!
Моя ладонь превратилась в кулак.
И если есть порох, дай огня!
Вот так.